Как и обещал, сегодня я опубликую  пост, который написала бабушка Женя про Боткинскую больницу. 
Но сначала небольшая историческая справка и пару слов от меня.
 

 
Был такой московский промышленник —  Козьма Солдатёнков . Он умер в  1901 году и  в своём завещании распорядился выделить более двух миллионов рублей   (это совершенно какая-то астрономическая сумма по деньгам того времени) на постройку в городе бесплатной больницы «для всех бедных без различия званий, сословий и религий» и назвать её своим именем. Деньги поступили в распоряжение Московского городского управления, выделившего в 1902 году около 12 гектаров (!) земли на Ходынском поле.  Спустя три года дума утвердила план архитектора Иллариона Иванова-Шица. Проект предполагал возведение 12 двух- и трёхэтажных корпусов для 505 пациентов.
Официальное открытие новой больницы состоялось 23 декабря 1910 года. Изначально открыли один инфекционный корпус, но к 1912-му построили ещё шесть: терапевтический, хирургический, дифтеритный, скарлатинный, «для смешанной инфекции» и приёмный. Через год были готовы ещё три корпуса. Корпуса располагались на расстоянии 60-80 метров друг от друга. Строения имели застеклённые веранды, которые выходили в сад. Лежачие больные, не имевшие возможности выходить на прогулку, проводили время на этих верандах. Палаты новой клиники были, как правило, рассчитаны на шестерых, но имелись и одноместные «для беспокойных и неопрятных больных». Рацион подбирался в соответствии с возрастом и тяжестью состояния пациента.
В декабре 1920 года в десятилетний юбилей больницы по решению Московского совета учреждение стало носить имя известного инфекциониста Сергея Боткина. С тех пор больницу зовут Боткинской, а  о Козьме Солдатёнкове и его личных двух миллионах рублей никто уже не вспоминает. Разве что в  1993 году на территории клиники установили небольшой  памятник.
 
***
Много-много лет назад, ещё в прошлом веке, меня по скорой увезли  из дома с подозрением на аппендицит. Мы мчались по дорогам с сиреной и мигалкой, машины разбегались перед нами, а мы выезжали на встречную полосу и срезали дорогу по трамвайным путям. Всё было ради спасения моей жизни, чтобы  срочно доставить меня как раз в Боткинскую больницу — врачи полагали, что у меня может лопнуть аппендицит, так что на счету была каждая минута. Живу я не очень далеко от Боткинской, так что доехали мы быстро. Там меня передали с рук на руки и определили в приемный покой. В небольшом помещении пахло хлоркой, стояла банкетка с драным дермантином и больше никого не было. Так прошло минут 15. Спустя ещё пять, в помещение отворилась деревянная дверь на пружине, вошла медсестра с моей картой. Она приказала мне закатать рукава и показать внутренние части рук.  Убедившись, что я не колюсь героином, она сунула мне градусник и ушла. К этому времени, в принципе, уже я мог бы умереть раз шесть , а вся эта гонка на скорой помощи на глазах лишалась всякого смысла — я мог бы спокойно поехать в больницу  на общественном транспорте с парой пересадок — спешить явно было некуда. Когда мимо меня провезли на каталке мертвого дедушку и его вывалившаяся из-под простыни рука ногтями царапала побелку на стене, мой живот сразу прошёл, я встал, оделся, вышел из больницы, сел в трамвай и уехал домой. Теперь стоит моему животу заболеть, я сразу напоминаю ему о  Боткинской больнице, после чего он ведёт себя смирно и  тихо.
Теперь на экране должна появиться надпись 
                                     «ПРОШЛО 25 ЛЕТ»

и вот, наконец, пост бабушки Жени:  
                                                 
                                                            КАК МЕНЯ РЕАНИМИРОВАЛИ
«Как труп в пустыне я лежал»
  А.С.Пушкин

Не хотела об этом писать, но уже три недели не отпускает. Видно придётся.
Скажу сразу — это не про здоровье. это про человеческие отношения. Поэтому дружеские диагнозы и пожелания «берегите себя» или «следите за здоровьем» — не стоит здесь помещать. Берегу как могу )))
 
Три недели назад ночью мне стало худо. Скрутило, еле могла дышать ( дышала как собачка); приняла сама какие-то меры, сразу не подействовали, поэтому  кое-как вызвала скорую. Добрые врачихи, которые приехали очень быстро, перепугались, решили, что у меня  стенокардия и предынфарктное состояние погрузили в машину и повезла в Боткинскую. Там я оказалась в шоковом отделении, хотя уже в дороге под капельницей почувствовала себя лучше. Было часов 5 утра, ещё темно.
Шоковое отделение, насколько я могла рассмотреть, состояло из трёх соединяющихся анфиладой помещений; две, типа, палаты проходных и помещение для медиков. Всё открыто. В первой комнате стояли две кровати-каталки, на них двое мужчин — не то спящих, не то без сознания. При них меня раздели почти наголо (еле уговорила оставить трусики), отняли всё, что у меня было (очки, телефон), положили на такую же кровать-каталку, накрыли простынёй и провезли во вторую комнату. Осмотрел врач.  Взяли из вены кровь, сняли кардиограмму, сделали мобильный рентгеновский снимок, опутали проводочками с присосками и подключили к каким-то мониторам. Лежу, как у Зощенко, скучаю.
Кровать, наверное, для медиков, удобная, а для пациентов (если ты ещё не труп) не очень — узкая, жёсткая, без подушки — подголовник можно приподнять, как у лежака на пляже, но шея всё равно, почти сразу деревенеет. Попросила какую-нибудь маленькую подушку — не положено.  Сунула себе под шею маленькую пластиковую бутылочку с водой — стало чуть получше.
Попыталась задремать — почти не спала ведь — но это оказалось невозможным: горит яркий свет, люди из комнаты в комнату ходят, разговоривают в полный голос, лежать ужасно неудобно, шевельнуться не смеешь — вся в проводочках, под простынёй прохладно. В туалет не пускают (он в первой комнате) — дали утку — пожалуйста! Лежу, терплю.
Кого-то увезли, кого-то привезли, долго обсуждали, что делать с вещами — на склад отправлять или нет.
Три медсестры там было. Сетовали на то, что вот, вроде разрешили родным в реанимации находиться, а все поступают без сопровождения.
Подошёл врач, попросила его снять проводочки (уже часа два прошло) — ясно ведь, что кардиологию мне по ошибке приписали — он и сам, кажется с этим согласился. Увидел, что я на бутылочке лежу, сказал что-то сёстрам, притащили мне откуда-то огромную подушку — всё лучше, чем на бутылочке, а то у меня уже голова разбаливаться стала. Прошло уже почти три томительных часа. Медсёстры сели пить чай. Имела глупость попросить у них полчашки чаю. Эта просьба их, похоже, изумила, они вообще, наверное, удивлялись, что я ещё что-то вякаю. Ответили: вот привезут завтрак, и будет вам чай.  Завтрак привезли только около 10. Попила тёплой какавки.
Выдали на несколько минут очки и телефон, чтобы я могла сообщить родным, где нахожусь. Успела сделать на память этот снимок с оборудованием хитроумным. Надеялась зайти в и-нет, почитать хоть что-нибудь — тоскливо ведь лежать! — телефон отобрали, не положено. Спросила — почему??? — говорят, мало ли, вы тут всех фотографировать будете…   Стала просить свои тапочки (в них привезли), чтобы сходить в туалет, ибо терпежу не стало, — не дали — не положено, у вас есть утка. Да ведь это неудобно!- тем более на проходе, при всём честном народе! — не положено. Пришлось встать и идти в туалет босиком (благо, перед этим смиловались, рубашку  казённую выдали).
Пришёл врач, стала просить, чтобы меня отпустили домой. Сказал, не имею права. Сначала я вас должен в другое отделение перевести. а оттуда — хоть под расписку. Так переведите! — не имею права. По протоколу мы у вас взяли повторные анализы и не можем перевести, пока не придут результаты. Да вы не беспокойтесь — когда ещё вас так будут обследовать! — вам тут сделают эхо-, узи сердца и брюшной полости! Так что потерпите (ночной врач был добрый, потом сменился). Терплю. Действительно — когда ещё! Но добрый врач не учёл, что дело было с пятницы на субботу, а в это время в больницу лучше не попадать, ибо В ВЫХОДНЫЕ НИКТО НИЧЕГО ДЕЛАТЬ НЕ ХОЧЕТ.
Привезли ещё одного больного, умирающего. Положили на каталку в полуметре (реально!) от меня, отгородили ширмочкой. Подключили к каким-то аппаратам, насосам, громко рычащим и тренькающим. Использовали, кажется, и электрошок, потом опять аппараты. Работали два врача, сёстры безучастно наблюдали. Никаких возгласов, типа, «мы его теряем!» Но мужчина (55 лет) умер — обширный инфаркт. Прямо рядом со мной.  Кажется, было около двух. Его увезли, зато привезли обед. Тёплая больничная котлетка не лезла в рот.
Результаты анализов так и не приходили, подремать так и не удавалось, бока одеревенели, и промаялась я так ещё несколько часов. Разумеется, никаких УЗИ и ЭХО-. Свечерело. Наконец, анализы пришли, было совершенно ясно, что всё это к кардиологии отношения не имеет, можно было переводить меня в отделение.
— Доктор, в терапию?
— Нет, в кардиологию. В терапии мест нет.
— !!!
Выдали вещи, перевезли в Кардиологию. Дежурная сестра сказала, что сейчас в палату придёт врач для осмотра. Через полтора часа, когда врач так и не появился, я поняла, что ловить здесь нечего. Позвонила мужу, который давно уже приехал с верхней одеждой, и срочно из этого очага здоровья эвакуировалась под расписку.
Вот что из всей этой истории я поняла: есть ПРОТОКОЛ, его исполняют. Есть оборудование (Боткинская — одна из самых знаменитых больниц в России!) — его подключают.
Но относятся к тебе как к полутрупу — ничего личного. Об элементарном удобстве, комфорте больного никто совершенно не думает. Тут от одной досады коньки отбросишь!
Больше всего меня поразило, что сёстры отказали мне в чашке чаю (!!!) — даже в половинке. Ведь они, типа, мне там ЖИЗНЬ СПАСАЛИ! Но это не по протоколу — что они, мне СВОЙ чай, что ли, наливать будут?
Вот представьте — замерзают альпинисты в горах, высылают спасателей. Задействованы вертолёты, спецоборудование, находят, отогревают, делают массаж, инъекциии и пр. Умирающий оживает и просит полчашки чаю. И тут ему говорят: это не положено. Вот доставят вас на базу, будете там чай пить.
В общем, если вы скорее живы, чем наоборот, — в реанимацию — ни ногой!