Пару недель назад в Москве случилась оттепель – температура поднялась до нуля, снег начал таять, а многочисленные сугробы набухли водой.
«Настала пора лепки снеговиков!» — смекнул я и назидательно решил приобщить к этому делу Степана – так рекомендует любое пособие по установлению контакта и доверительных отношений между отцом и сыном и воспитанию уважения перед старшим поколением.
Я не Даша – я человек обстоятельный и к вопросу создания малых архитектурных форм из снега подхожу крайне ответственно. Я внес «лепку снеговика» в свой ежедневник, заранее позвонил домработнице Лиле и попросил подготовить мой непромокаемый горнолыжный костюм, определил место у детской площадки, где снега было побольше, а результат нашего со Степой труда был бы виден всем жителям нашего поселка, заблаговременно позаботился о том, чтобы в назначенный час Степу экипировали комбинезоном и он стоял у двери, готовый к выходу в открытый космос
Особое внимание я уделил пиару моей акции — ещё за несколько дней я начал ходить по дому, при каждом удобном случае важно поднимая вверх указательный палец и сообщая всем, что вот, мол, в субботу мы со Степой собираемся идти лепить снеговика и чтобы на это время никто ничего с ним не планировал, ребенок был покормлен полдником и снабжен варежками. Домашние смотрели на меня с уважением – сразу видно человек бывалый, обстоятельный, вот так , с кондачка снеговиков не лепит.
Ровно в 16 часов я стоял у дверей и придирчиво осматривал испуганно притихшего по такому случаю Степана. Несмотря на некоторе замеченные мной огрехи, которым я присвоил стаус «незначительные», я принял решение выдвигаться. Придя на детскую площадку я осмотрелся…
— Вот идеальное место – сказал я, показывая на возвышенность рядом с качелями.
Степа уважительно посмотрел на пригорок.
— Ну давай, начинай! Для начала давай сделаем небольшой снежок! – я наклонился и подал пример, зачерпнув перчатками снег. Он был безупречен – липкий, густой и мокрый.
Степа стоял рядом, с любопытством глядя на меня.
— Та-а-а-а-к… Теперь берем снежок, кладем в снег и катим его дальше – я начал аккуратно катить ещё маленький снежок.
Как я уже сказал, снег был идеальный. Наверное, даже чересчур идеальный. Это как с горными лыжами для черных трасс или как с подвеской у настоящих гоночных машин – простым любителям они покажутся не слишком удобными. Обо всём этом я подумал в тот момент, когда буквально через пару оборотов мой маленький симпатичный снежок превратился в огромный снежный рулон. Да, он был не круглый, а представлял из себя цилиндр, который не очень походил на большой шар-основание любого уважающего себя снеговика. К тому же он почти сразу стал почему-то непомерно тяжелым – мало того, что я с трудом его мог катить, так ещё и снег к нему стал налипать столь хорошо, что почти сразу накрутился самый нижний слой и я увидел под ногами осеннюю листву, многочисленные веточки, иголки от елок и прочий сор, который гадко налип на мой шар-цилиндр. Тем не менее, словно несчастный Сизиф, я продолжал его катить. Я уже был мокрый от пота, а чертов цилиндр, напоминающий своими иголками и размером небольшой стог сена, совершенно не хотел катиться, ноги скользили в мокром снегу, из под куртки предательски торчала голая спина.
Я остановился и прислонился к шару. От меня шел пар, прядь волос прилипла к мокрому лбу.
Всё это время Степа стоял молча и участливо наблюдал за мной.
Шар был настолько тяжелым, что Степе явно было совершенно нечего делать, при всём желании, даже если бы оно у него и возникло.
— Я хочу на качели! – сказал Степа. Желание у него явно не возникло.
— Подожди! – вскричал я — Сейчас начнется самое интересное! Нам нужен второй шар! Он будет не такой большой и если ты поможешь папе (я сделал голос максимально ласковым и даже немного заискивающим), наш снеговик скоро будет готов!
В этот момент я обратил внимание на ряд допущенных мной ошибок.
Во-первых я толкал шар не К, а ОТ того места, где должен был быть установлен снеговик. Возможно, если бы речь шла о памятнике Петру Первому, это было бы и неплохо, но в данном случае место где мой цилиндр под собственным весом остановил вращение было не самое удачное и явно не тянуло на парадное. Во-вторых меня осенило: всё это время я толкал шар В горку! «Ха-ха! Разумеется! Теперь всё понятно! Вот поэтому мне и было так тяжело!». Но самое страшное было в-третьих: я понял, что у меня нет никаких шансов перенести тяжеленное основание снеговика к месту где он должен был быть установлен; что там где он стоит земля неровная (я умудрился довольно глубоко забраться в горку); и что цилиндр того и гляди покатится на меня катком, сметая все на своём пути и становясь в размерах ещё больше. Из всего этого следовало, что мне придется заново лепить основание.
— Я хочу на качели! – сказал Степа.
— Да-да. Сейчас! Погоди, мы только снеговика слепим!
Вообще мне хотелось сказать «по-быстрому слепим», но не позволила гордость и врожденное упрямство, которое ещё называют волей к победе.
Я взошел на пригорок и начал оттуда катить вниз новый снежок. Дело явно заладилось. Без особых усилий, используя лишь притяжение Земли, я подкатил огромный волосатый цилиндр к детской площадке. Боротся с его странной формой и мусором у меня уже не было сил.
— Я хочу на качели! – сказал Степа.
— Да погоди ты со своими качелями! На качелях ещё весь год будешь кататься, а снеговика мы если сейчас не слепим, то потом уже никогда не слепим ! (в последнем утверждении к этому времени я был уже абсолютно уверен)
— Я хочу на качели! – сказал Степа.
— О боже!!! – я деланно махнул рукой, всем своим видом показывая, что тут меня не понимают и художника всякий обидеть может. Оскорбленный в лучших чувствах этим циничным, прозаичным взглядом сына на моё творчество, непонятый людьми, опередивший время, я стал в гордом одиночестве скатывать второй шар.
По идее второй шар должен был быть не таким большим, но я что-то не рассчитал и он оказался слишком маленьким. Снеговик грозил оказаться слегка…. эээ… толстожопым непропорциональным, скажем так. Тем не менее всякие попытки поднять шар на пол-метра вверх заканчивались неудачей – он был слишком тяжелым.
— Я хочу на качели! – сказал Степа.
— Степа! Ну что ты там стоишь? Ты видишь – сейчас папа умрет тут под этим снеговиком! А ну иди сюда, помогай живо! – я был не на шутку раздражен и в первую очередь на себя самого.
Степа вздохнул и, косясь на качели, приблизился ко мне и послушно положил ладошки в варежках на шар.
— Три-четыре-взя-а-ли! – дурным голосом заорал я, покраснев от натуги. Но мокрые перчатки скользили по бокам шара и он оставался неподвижно лежать на земле.
Тогда я пошел на крайнюю меру – я снял перчатки и обхватил его голыми руками, буквально вгрызаясь ими в мокрый слипшейся снег.
— И… раз!!! – завопил я и руки мои провалились по локти внутрь шара, расколов его на части. Снег забился в рукава моей куртки, а сам я, потеряв равновесие упал на землю.
Степа радостно засмеялся. Наконец-то ему стало интересно. Он понял смысл этой игры и подошел и радостно пнул ногой оставшуюся пловинку шара, отчего она раскололась ещё на три части.
Я поднялся. Из рукавов втекала талая вода от растаявшего снега. Я взял Степу и молча посадил его на качели.
Затем я скрутил новый шар, поменьше и с остервенением водрузил его на основание. Шар немного деформировался и у снеговика помимо несоразмерного зада образовалась женская грудь.
«Теперь понятно откуда взялось название «снежная баба»» — злорадно подумал я.
— Покачай меня! – раздалось сзади
Я раскачал Степу и пошел скручивать последний, третий шар.
Зловещий Голем равнодушно смотрел на меня бугристой серой головой. Я подошел к нему и, зачерпнув снег, прилепил нос. Так Голем стал окончательно похож на персонажа еврейской мифологии.
Надо было закругляться – стоять рядом с изделием, выдавая своё авторство было стыдно и неловко перед соседями. Я начал сбивать лишние части с туловища снежной бабы. Я был зол, я был очень зол. Лихорадочным блеском глаз и размашистыми движениями рук я напоминал Эрнста Неизвестного за работой.
— Папа! А где морковка? – спросил Степа и засунул палец в нос.
Про морковку я вообще забыл, как впрочем и про пуговицы для глаз и про ведро. Но это уже не имело никакого значения. Я хотел побыстрей покончить с этим злом. Я хотел, чтобы тот, кого я создал своими руками, от этих рук и погиб бы. Только Степино присутствие не позволяло мне насладиться актом вандализма по отношению к неказистой архитектурной форме.
— Морковки нет – отрезал я – нет и не будет, потому что папа забыл про морковку.
— А где у него ручки? – придирчиво продолжал издеваться раскачивающийся на качелях Степа.
Я сорвал с ближайшего куста ветку, с трудом разломал её на две части и злобно воткнул их в бока ненавистного снеговика – в моём порыве явно было что-то от ритуалов вуду.
— Вот ручки. Всё. На этом лепка закончена!
Степа с интересом посмотрел на изделие.
— Покачай меня! – миролюбиво попросил он, переводя тему.
Мы долго ещё качались на качелях, потом я бросал в Степу снежки, потом мы пошли домой вокруг нашего поселка и падали в каждый сугроб, хохотали, я изображал Плюшу, устраиваясь на ночлег в снегу, Степа падал на меня сверху, потом мы лепили крепость, я проделал руками в её стенах сквозные отверстия и мы наблюдали из укрытия за лающим Батоном.
Уже стемнело, зажгли фонари, Степа разрумянился, не хотел идти домой, падал в снег, а я падал на него, он радостно визжал, а я стучал по стволам ёлочек, вызывая лавину и снег падал на нас огромными хлопьями.
Пришли домой мы совершенно мокрые и абсолютно счастливые.
Про снеговика в тот вечер мы старались больше не вспоминать.
изделие
Stepan-Ivan
